- А ты говорил, вроде, - она одна будет? – Тихо вполголоса спросил чернявый парень своего соседа, старательно натиравшего правый глаз огромной волосатой ручищей.

Занимался этим он уже довольно давно и совершенно безуспешно, потому как глаза от едкого дыма продолжало щипать немилосердно. Да и то верно – табачный дух в этом небольшом зале стоял крепкий, а с кухни тянуло подгоревшим салом, да, судя по тому как выгрызало до самого донышка его несчастные слезящиеся глаза, сало это когда-то было густо сдобрено рыжим перцем.

- Надо было у двери сесть, - поморщился рыжий детина с круглым лицом деревенского увальня. – Угорим мы тут…

Был он здоровым, но в больше общем-то ничем совершенно непримечательным – широкое лицо, с ямочками на щеках, как у человека, который часто и с удовольствием смеется, редкие неровно обрезанные волосы и мозолистые привыкшие к тяжелой работе руки. Одет он был тоже неброско – в обычную серую робу, какие носят крестьяне-поденщики, перепоясанную старым потертым ремнем, доставшимся ему, наверное, еще от отца, если не от деда.

Товарищ его, с которым детина коротал вечерок уже за четвертой кружкой горького и дешевого пива был полной ему противоположностью.

Маленький щуплый, рядом со своим здоровым приятелем он казался хилым заморышем неспособным ни на что путное, да и на беспутное, пожалуй, тоже. В серых невыразительных глазках его плескалась глубокая усталость и вечная обида на все и на всех. И лишь иногда эти тусклые, холодные, как у снулой рыбы глаза оживали, быстрым цепким взглядом обшаривая все вокруг, но длилось это всего какое-то мгновение, а потом они снова засыпали, скрываясь под маской вечной скуки.

- Так сам сказал – в углу сядем, - прошипел чернявый. – Вот и сели… А это точно она?

- Да она, она! Уймись уже!

Девушка, которую обсуждала эта странная нелепая парочка, только что спустилась по лестнице из гостевых комнат и, быстро осмотрев зал, направилась к столику в противоположенном углу трактира, за которым сидел молодой монах. Впрочем, он не просто сидел, а успел уже за то недолгое время, что прошло с тех пор, как он подобно своей спутнице спустился в зал, уговорить здоровенную кружку красного вина, которое большинство здесь присутствующих могли себе позволить только по праздникам. А этот уже, похоже, ко второй примерялся.

Девица же, усевшись за стол, что-то тихо сказала подскочившему тут же хозяину, - видно важная она птица была, коль скоро Беран не поленился ей навстречу пару шагов сделать, - после чего оживленно защебетала со смущенно улыбающимся монахом, будто продолжая недавно прерванный разговор.

А любопытные взгляды, рожденные появлением этой юной светловолосой красавицы, тем временем, постепенно угасали. И тому, надо сказать, не мало способствовал тонкий длинный меч в потертых ножнах, висевший у девушки на поясе. Нескромные взоры, ощупывавшие тонкую фигуру девицы, добиравшись до четко очерченного бедра как-то сами собой соскальзывали на это явно видавшее виды оружие усмирения. Приковывал он взгляд, отбивая всякую охоту продолжать знакомство, и на этом изучение анатомических прелестей незнакомки для большинства и заканчивалось…

- Ты про монаха, вроде, не говорил, - не унимался чернявый.

- Не говорил, - согласился с ним его приятель, возвышающийся над ним как гора над мышью. – Потому, что сам про него не знал. С другой стороны, это, что-то меняет?

- Да нет, - пожал плечами чернявый. – Не особо…

- А… А то я уж подумал: ты монашка испугался, - ухмыльнулся детина, и ямочки на его щеках сразу сделались глубокими-преглубокими, а лицо стало совсем детским.

- Не испугался. По мне так: монахом больше – монахом меньше, мир и не заметит…

- Ну, этого мир, может и не заметит, а вот они тебя, если ты и дальше так на них пялиться будешь, точно заметят!

- А я чего… Я не пялюсь, - буркнул чернявый и уткнулся в кружку, скрывшую его лицо почти полностью. – Слышь, Ил, может пожрать чего закажем?

- Да можно… - Детина поднялся из-за стола и неспешно направился к хозяину, раздвигая своим мощным телом сизые клубы дыма.

Чернявый зевнул, почесал в затылке и проводил приятеля взглядом.

Недолго пошептавшись с хозяином у стойки, Ил побрел обратно, с трудом протискиваясь между тесно стоящими столами и лавками, и уже подходя к столу, зацепил головой висящую на веревках доску со свечами, заменявшую в этой дыре светильник. Да так он ловко это сделал, что плеснувший с доски расплавленный воск сильно ошпарил его руку, поднятую было в тщетной попытке удержать раскачивающийся огненный маятник. Зашипев от боли, Ил втиснулся на прежнее место, при этом приподняв огромным пузом край стола.

- Тише ты, развалишь тут все… - буркнул чернявый, придержав сползающую кружку. – Ну чего там?

- Сейчас крылья принесут, - прошипел детина, растирая покрасневшую руку.
- Да не три ты так! На вон… - чернявый подвинул кружку. – Смочи холодненьким…

Некоторое время он внимательно наблюдал как приятель его, с трудом запихивает сложенные в щепоть пальцы в кружку, смачивает их в мутном холодном пиве, а потом, кривясь от боли, водит по горящей от ожога руке, но вскоре это занятие ему, похоже, наскучило.

- Слушай, - вернулся он к прерванному разговору. - А чем она этой твоей не угодила? Девица – как девица. Стройная. Симпатичная… Парня что ли у нее увела? – он коротко хохотнул.

- Вряд ли, - детина шутку не поддержал, - видно здорово он руку пришкварил и не до смеха ему было. – За это не убивают. Во всяком случае, такие как она. Да и про рюкзак она раз десять повторила. Видно есть там что-то, раз столько денег отвалила.

- Интересно что?

- А мне почем знать. Не сказала она…  А, к бесам… - здоровяк поморщился и убрал руку со стола. – Не помогает твое холодненькое…

- Ну, само, значит, пройдет, - кивнул чернявый. – Не смертельно! А раз так не помогает – выпей. Может оно изнутри возьмет.

- Изнутри, говоришь, - поморщился Ил. – Ща попробуем, - он залпом осушил оставшееся пиво и замер, прислушиваясь к своим ощущениям.

- Ну как? – с интересом спросил чернявый. – Помогло?

- Да вроде…

- Ну вот, я ж говорил… А насчет этого: надо будет глянуть потом, что там в рюкзаке. А то, может, и отдавать не стоит – самим сгодится…

- Сдурел что ли – Ил даже про руку свою позабыл, а к чернявому подался так, что стол снова предательски качнулся, норовя сбросить с себя две только что поспевшие кружки с густыми пенными шапками, гору обжаренных до первых углей крыльев и полную миску моченого лука. – Ты, что - жизни лишиться хочешь? – Прошипел здоровяк в ухо своему сотрапезнику. – Так это запросто! С Апостолатом в такие игрушки играть? Да она тебя живьем на костер!  И не думай даже!

- Да ладно тебе… Успокойся. Все… Забыли… Нет – так нет. Я просто спросил. Думал, может тебе самому интересно.

- Не интересно! – Отрезал Ил. – Нисколечко не интересно. Мне моя шкура, знаешь, как-то дороже. Да и твоя любопытства такого не стоит. Ты просто преподобную эту не видел… Красива как ангел, а в глазах лед. Холодный- холодный. Ей нас с тобой  схавать – что пару мух перед обедом прибить. Не заметит и не поморщится. И на брата своего не надейся – не поможет. А узнаю, что подбиваешь…

- Да уймись ты. Сказал все – значит все!

- Узнаю, что подбиваешь, - не обращая никакого внимания на слова чернявого продолжал Ил. – Самолично передавлю. Ты меня знаешь…

Чернявый кивнул и потянулся за кружкой.

- Ладно тебе, Ил. Не кипятись. Я что… Я – как скажешь… Скажешь:  не лезть – не полезем. Ты не заводись только… Все будет как надо: встретим, примем, нос совать не будем. Я просто подумал... - но видя, как наливаются кровью глаза здоровяка, а сам он начинает потихоньку вырастать над столом, чернявый заткнулся. – Все-все… Забудь… Больше не думаю.

 - Вот и не думай, - улыбнулся Ил, усаживая свое туловище обратно на лавку, которая под ним отчаянно скрипела и прогибалась. – Не за это нам платят.

- Не за это, - согласился чернявый. – А и то не понятно, - чего она столько денег отвалила за девицу-то? Пусть даже и с монахом? И пятерых на то подписала? Мы бы и вдвоем с тобой…

- Да, магичка она, - буркнул Ил. – Девица эта. А преподобной, видно, штуковина та сильно нужна, что в рюкзаке. Вишь, даже тут с ним не расстается. – Детина стрельнул глазами на парочку и тут же повернулся к приятелю. Хотя все эти предосторожности были явно излишни потому как двое у дальней стены были настолько поглощены друг другом, что до всего остального мира им и дела-то не было.

- Ну, магичка – и что? – Скривился чернявый. – Не в первой…

- Раз платит, значит оно того стоит, - отрезал Ил. – Значит знает про нее что-то. А ты, не будь дураком - не дай себя обмануть, а то: стройная, симпатичная, - передразнил он чернявого, в точности скопировав его интонацию. – А она потом возьмет да раскатает нас, твоя симпатичная…

- Пятерых не раскатает, - улыбнулся чернявый, и улыбка эта на один короткий миг приоткрыла истинное лицо Лерса Хафета отставного штурм-лейтенанта пикенеров личной гвардии его величества, ныне отпущенного на вольные хлеба и не менее вольные промыслы.

Быстро это мелькнуло. Так быстро, что никто из посетителей безымянного деревенского трактира метаморфозы этой не заметил.

Не заметила ее и леди Кай.

Осси Кай спустилась в зал, когда вечер давно уже наступил, а Хода устала ее подгонять. Не помогали ни уверения, что выглядит леди Кай уже вполне хорошо и просто замечательно, ни угрозы, что брат Эйрих, если она еще немного тут прокопается, просто устанет ждать, плюнет и отойдет ко сну.

Осси со всем этим безусловно соглашалась и раз пять, по меньшей мере, подходила к двери, чтобы спуститься вниз. Но всякий раз дверь оставалась закрытой, а девушка возвращалась назад, чтобы подправить последний штрих. Очень уж хотелось ей выглядеть в глазах брата Эйриха потрясающей, великолепно-неотразимой, и… желанной. Благо устав монастырский был на этот счет не очень строг, и позволял братьям своим многое, - это леди Кай у Эйриха давно уже разузнала.

В общем, хотелось ей соответствовать и моменту, так кстати подвернувшемуся, и желаниям своим, которые вдруг взяли и без всякого на то ее соизволения прорвали внутреннюю плотину целомудрия и осторожности. Бывает так иногда…

Доведение себя до состояния полного и неповторимого совершенства, сильно осложнялось походно-деревенскими условиями и отсутствием огромного количества совершенно необходимых мелочей. Потому работали с тем что было.

Мыться пришлось по частям в грубой деревянной лохани, зато щетка, смостыренная из пегой щетины какой-то местного зверя, оказалась очень даже ничего, и грязь, которой странствующая графиня заросла за время своего долгого похода, оттиралась просто замечательно. Покончив, таким образом с водными процедурами и почувствовав себя намного лучше, леди Кай накрутила на голове некое подобие вечерней прически и облачилась в тщательно вычищенный комбинезон, который должен был на сегодняшний вечер заменить ей потрясающе-шикарное платье.

После этого в ход пошли маленькие женские хитрости из практически бездонного арсенала обольщения, немного мелких магических ухищрений и капля безумно редких и дорогих духов. А вы, небось, думали: леди Кай с собой только орудия умерщвления таскает?

Неплохо, конечно, было бы чуть усилить получившийся образ парой-тройкой каких-нибудь подходящих по случаю украшений, но при одной только мысли об этом, череп на перстне как-то очень плотоядно ухмыльнулся и демонстративно облизнул своим мерзким языком нехорошо блеснувшие клыки. В общем, решено было оставить как есть… Да и не было их – украшений…

И вот наступил момент, когда оттягивать свой выход дальше было уже невозможно, и только тогда леди Кай поняла, что боится.

Просто боится.

Как маленькая девочка.

Как девчушка перед первым и самым важным в жизни поцелуем, который, безусловно, должен изменить весь мир и перевернуть вселенную.

Как…

А когда она это поняла, то разозлилась. На себя, на брата Эйриха и… на себя. Разозлилась, и решительно распахнув дверь, сошла вниз.

Эйриха Осси увидела сразу. Еще с верхней ступеньки, хотя зал был почти полон. Правда, и не сильно большим он был, но все же…

И зря пугала ее Хода – никуда он, конечно же, не собирался, а сидел себе за столиком у стены и потягивал что-то из черной глиняной кружки, с нетерпением поглядывая наверх – на лестницу. А когда увидел ее - так аж расцвел весь. И сердце леди Кай от этого ухнуло куда-то вниз, а потом воспарило до звезд, подброшенное ввысь мощным потоком адреналина. И понеслось…

Леди Кай плохо помнила тот вечер. В памяти остались лишь какие-то обрывки. Все звуки, слова, лица, разговоры – все это слилось в каком-то бешено вращающемся калейдоскопе центром которого были они с Эйрихом, который, кстати сказать, уже после первой же кружки вина перестал быть братом…

Она помнила оценивающие взгляды, которые бросали на нее сидевшие вокруг люди. Помнила степенного и важного, как ему и положено, трактирщика, оказавшего ей немыслимую честь и самолично обслужившего «светлую госпожу». Помнила огромного увальня, чуть было не снесшего своей головой полтрактира, и смазливую служанку, которая изо всех своих деревенских сил строила глазки Эйриху. Но все это было не важно…

А важным было то, что глаза и губы его были так близко. Совсем рядом.

Она слышала свой голос, но не помнила ни слова из того, что говорила в тот вечер…

Она слышала его смех, и от этого на душе становилось светло и хорошо…

Она устремлялась к небесам, а тело похотливо подло и с упоением предавало ее – с каждым прожитым мигом, с каждым ударом сердца, внутри росла и зрела блудливая тварь, подчиняя себе все, и подавляя любые другие желания и помыслы. И наконец она взяла верх, сорвав ненужные больше лоскуты рамок и приличий.

Как они оказались в комнате, Осси тоже не помнила. Но помнила, как Эйрих, ставший внезапно таким родным и близким зарылся пальцами в ее волосы, в один миг превратив роскошную по местным возможностям прическу в густо-взлохмаченную гриву, а потом очень бережно приподнял ее голову и долго-долго, не отрываясь, смотрел на нее. Так долго, что уже растаяли без следа ее собственные отражения в его глазах, а он все смотрел, и будто никак не мог решиться.

А потом притянул к себе и поцеловал. Губы его были горячи, а поцелуй длился вечность. Она наслаждалась его вкусом, впиваясь в него как в первый и последний раз, до тех пор, пока в глазах не потемнело от желания, пока горячая волна не захлестнула сначала голову, а потом и все тело, судорогой напрягая мышцы и подгибая колени, пока внизу живота не родилась сладкая, тянущая боль, которая медленно росла, огненным комом пожирая все тело…

А потом наступила ночь. Их общая ночь.

Она была чарующе хороша, она укутывала теплым покрывалом нежности, а затем сменялась бурлящей в крови страстью. И все это повторялось снова и снова, меняясь порядком и местами, но неизменно, рождая новое блаженство.

И так хотелось, чтобы ночь эта длилась вечно и никогда не кончалась… Так хотелось заблудиться в ней и остаться там навсегда. И будто, уступая ее страстным желаниям,  утро не спешило с восходом, а ночь все продолжалась и продолжалась…

Но однажды она все-таки кончилась…

И наступил новый день. День, который со свойственной каждому дню бесцеремонностью и прямотой, вторгся в ее жизнь, походя сметая плетения ночных грез, и позвал в путь. Потому, что единственное, что никогда не кончается, пока мы живем, это – дорога у нас под ногами…

Сборы были недолгими. Да и собирать-то особо нечего было – меч нацепить, рюкзак уложить, да запасы пополнить. Осси дольше голову ломала, чем хилависту ублажить за его ночное бдение под открытым небом. В конце концов, памятуя его любовь к рыбке, остановились на связке жареных карасей, и, в общем-то, угадали. Во всяком случае, принял он подношение весьма благодушно и даже ворчал поначалу меньше обычного.

Сбор информации тоже много времени не занял, ввиду почти полного ее отсутствия. Трактирщик серебряную монету отработал честно и помимо ночлега и царского по местным меркам ужина снабдил леди Кай целым ворохом местных новостей  и сплетен. По большей части, правда, совершенно бессмысленных. Знания, что жена кузнеца опять обрюхатилась и быстрей всего не от своего благоверного, а от Мирши, что у кузнеца в подмастерьях, или, что репы в эту осень уродилось вдвое больше обычного, а дорогу на вырубки снова размыло практической ценности ни для Осси, ни для Эйриха не представляли. А если всю эту шелуху отбросить, то не так уж много интересного оставалось.

Во-первых, никакого монастыря тут в округе не было, слыхать про него - не слыхали, и в глаза не видели. Эйрих после такой новости здорово приуныл, и если бы не ночная вчерашняя терапия, то неизвестно вообще, чем бы кончилось. А так ничего – сник немного, но все ж таки держался.

Во-вторых, Странника тут не видели ни вчера, ни позавчера и никогда вообще. Хотя с другой стороны людей тут, - по словам трактирщика, - «мимо много всяких бывало, и за всеми, ясно дело, - не уследишь». Вот и сейчас в деревне парочка пришлых крутилась, но они все больше по части приработка сезонного интересовались. Необычностей  тут никаких отродясь не бывало, чудес тоже, и с погостом проблем в деревне не знали – мертвецы с него не сбегали и, вообще – все мирно было, как тому и положено.

Вот, собственно, и все новости, в той, конечно, части, что леди Кай с ее спутником интересовать могли. Трактирщик, понятно, на жизнь смотрел совсем из другого угла, и то, о чем его Осси с Эйрихом выспрашивали, считал за пустое. Ну, да ведь каждому - свое…

А так, по всему выходило, что в деревне делать больше нечего и пора двигать дальше, и, хоть и хорошо тут было, но дело – есть дело, а для всего другого и время и место еще сыщется. Пока же надо было искать дорогу, что могла привести леди Кай к цели, до которой оставалось еще то ли три – то ли четыре ступени – это уж как считать.

Хилависта, вот, несмотря на сделанное ему подношение, остановку эту по-прежнему воспринимал как помеху и пустую трату времени, упорствуя, что раз не он портал открывал, то и неизвестно где они сейчас находятся, да и Хода тоже придерживалась на этот счет мнения схожего, полагая, что от намеченного маршрута они несколько отклонились. Не сами конечно, но это по большому счету ничего не меняло.

Понять же, как оно на самом деле, и где они оказались – было совершенно невозможно, рассудить тоже, а потому ответ на этот вопрос предстояло получить самым что ни на есть экспериментальным путем.
С этим и вышли.

Впереди шагали Осси и Эйрих, снова и снова переживающие сладкие мгновения прошлой ночи и полные планов на светлое будущее, а чуть позади плелся хилависта, как всегда недовольный жизнью, погодой, спутниками, да и вообще всем на свете.

А потом пошел дождь.

Он не был сильным и не лил как из ведра. Просто тучи как-то быстро и незаметно затянули все вокруг, а потом прилегли на землю, укрыв собой и дорогу и лес, да и весь, казалось, мир. И теперь он насквозь состоял из воды, которая висела в воздухе мелкой противной пылью, нехотя сползающей вниз на землю.

Видимость разом упала до нескольких шагов, а разобрать, что там дальше скрывается и творится в густой кисее ленивого дождя не было ровно никакой возможности. А поэтому когда из мутной пелены вдруг вынырнул арбалетный болт, тяжелым рассерженным шмелем прожужжавший совсем рядом с ухом, ни Осси, ни Эйрих, ни хилависта, ни, даже, Хода оказались к этому не готовы.

Но выводы сделали и второго приглашения дожидаться не стали.

Мигом рассыпались в стороны, уходя под призрачную и ненадежную защиту кустов, но с линии обстрела ушли. Вот только продолжения не последовало. То ли потерял их невидимый стрелок, то ли еще что, - но второго выстрела не было.

Мир замер, застыв в ожидании, а затем из дождя на дорогу шагнули четыре фигуры,  до этого надежно скрытые мутным водяным занавесом. Шагнули, и тут же разделившись, скользнули к Осси и Эйриху, не давая им сойтись вместе, демонстрируя, тем самым, вполне серьезный настрой и великолепную слаженность.

Миг, и в воздухе зазвенела сталь, сталкиваясь в частых и сильных ударах, походя разрывая на мелкие брызги серебряный бисер дождя.

Ни звука, ни слова не было произнесено нападавшими, и это пугало больше всего, ибо означало, что противостоят леди Кай на этот раз люди далеко не случайные, да и в быстрых уверенных движениях их сквозила одна только холодная рациональность, сильно похожая на многолетнюю воинскую выучку.

Фигуры скользили, как тени, перетекая из одной позиции в другую и осыпая леди Кай градом жутких ударов. В два клинка орудовали встреченные посреди дороги незнакомцы, и противостоять этим четырем смертоносным веерам, вспарывающим воздух прямо перед лицом леди Кай, было очень тяжело.

Шаг за шагом отступала назад Осси. Шаг за шагом надвигались на нее мрачные, не проронившие звука типы, все больше наседая и все глубже продавливая ее защиту.

Полыхнул, на подлете рассыпавшись яркими искрами, еще один болт, выпущенный невидимым стрелком и остановленный замерцавшим в двух шагах позади хилавистой. Желтым коконом переливался в дожде развернутый Ходой щит, а леди Кай все продолжала отбивать, сыплющиеся на нее с двух сторон удары…

Справа от нее на другой стороне дроги, все убыстряясь, кружили вокруг Эйриха в своем смертоносном танце еще два типа. И пляска эта уже смазалась в одно-единственное непрекращающееся ни на миг движение, созданное тремя искусными бойцами и взвинченное монахом до неимоверной скорости. Глаз не успевал отслеживать ни смену позиций, ни наносимые противниками удары, а звон пяти закаленных для смерти клинков слился в одну прощальную песнь…

Яркий всполох за спиной леди Кай известил о том, что хилависта вознамерился повторить свой фокус с мантихорой, и, действительно, враги интессы сразу потеряли в стремительности, но даже сильно замедленные зазеркальной магией хилависты, они были смертельно опасны. И именно они пролили на дороге первую кровь, дотянувшись своими чуть загнутыми мечами, больше похожими на короткие сабли, до левой руки интессы.

Один за другим они ужалили ее, вспарывая ткань комбинезона и рассекая кожу. Острая боль их укусов заслонила весь мир, но уже через миг, Осси, закусив губу, взорвалась контратакой, окрасив серую пелену дождя цветом своей крови, одновременно сплетая мысленную вязь заклинания.

Ей удалось отыграть у противников пару шагов, заставив их уйти в глухую оборону и отступить под бешеным своим натиском, но в этот момент щуплый чернявый тип с застывшей на лице ухмылкой уверенного в себе мерзавца неожиданно упал на колено, и резко крутанувшись вокруг себя, полоснул мечом по бедру леди Кай. Царапина была неглубокой, но болезненной, да и кровяной пыли, повисшей в воздухе, сразу как-то прибавилось.

А чернявый ухмыльнулся еще шире, но тут же взвыл, получив прямо в скалящуюся свою харю сброшенный с ладони огненный шар. Вот только огонь, который с расстояния в полтора шага должен был если не убить, то уж, по крайней мере, надолго обезвредить эту сволочь, с шипением стек вниз и, не причинив ему особого вреда, издох. То ли висящая в воздухе в таком запредельном количестве влага ему помешала, то ли висела на нем защита какая, что огненный укус ослабила, но чернявого это только разозлило…

Эйрих крутил нагитой так, что, казалось, будто это смерть дает ему силы и ведет его руку. Каскад из перетекающих одна в другую стоек, сменялся чередой взрывных атак, когда вокруг монаха возникал бурлящий смерч стали, а сам он то припадал почти к самой земле, то взмывал прыжком на высоту собственного роста, а затем падал и перекатом уходил вперед. Каждое движение его дышало смертью и несло в себе хищную угрозу, а клинок в его руке казался живым. Сверкающий в дождливом лесном сумраке он породил непробиваемую стальную завесу, а затем мир вдруг будто замер на миг, остановившись в своем движении.

Медленно сонными тенями разворачивались его противники, пытаясь уклониться от встречи с безжалостным разящим клинком, а ускорившийся до самого последнего предела Эйрих уже был вокруг них – везде и повсюду, успевая наносить чудовищные по своей силе удары, ни один из которых не пропал даром. Это была смертная бойня. Это было чудовищно. Это было страшно…

А потом все вернулось в обычный свой ритм: снова пришли в движение застывшие было капли дождя, зашевелились замершие листья кустарника и осыпались наземь два изрубленных в мелкое крошево тела. То, что только что было людьми  оседало наземь бесформенной кучей нарубленного мяса, сползая друг по другу сочащимися кровью кусками. Жуткое это было зрелище.

А пока два медленно падающих, разваленных на части трупа, заливали все вокруг фонтанами крови, Эйрих уже разворачивался к чернявому, занося для удара отставленную в сторону нагиту…

Где-то сзади разгорался зеркальным вихрем хилависта разбрасывая в стороны сотканные из чего-то иностороннего лучи, и уже заметались вокруг всполохи солнечных зайчиков, пронзая и высушивая висящие в воздухе капли, и готовясь к последнему и сокрушающему удару. Еще миг и захлопнулся бы зеркальный капкан, удерживая в своих объятьях противостоящих леди Кай убийц…

Еще миг и описавшая крутую дугу нагита развалила бы напополам поскользнувшегося в грязи и из последних сил пытающегося удержать равновесие Лерса Хафета…

Еще один миг и дотянулась бы леди Кай своим мечом до руки огромного как гора, но ловкого и вертлявого типа с очень почему-то знакомым лицом. А там, глядишь, и завершенное заклинание обернуло бы пролитую на дороге кровь в ее пользу…

Только не суждено ничему этому было сбыться…

Не в этом месте, и не в этот раз, потому что из пелены усилившегося дождя уже шелестела, обдирая свои бока о падающие на землю капли, третья выпущенная невидимым стрелком стрела…

Черным вестником смерти спешила она к цели, и не было в этом мире силы, способной ее остановить. Черной молнией скользнула она над дорогой, и, будто споткнувшись на полушаге, замер на лесной дороге брат Эйрих…

Замер и рухнул на землю.

Лишь тихий сипящий хрип вырвался из его пробитого горла, и тут же вспенилась густой розовой шапкой бурлящая кровь.

И сразу же в этом месте, будто только этого и дожидаясь, с жутким ревом устремился в низкое, почти лежащее на мокрой земле небо, ослепительный фонтан белого огня…

Мастер Ил Шарре и Лерс Хафет стояли и молча смотрели как опадает умирающим цветком портал, только что вырвавший у них из-под носа девушку, а значит и победу, и, что хуже всего – награду. План, не имеющий, казалось, никаких изъянов провалился из-за какой-то нелепицы, которой не было никаких объяснений. А яркая белая искорка, в которую только что схлопнулся открытый недавно портал, уже бледнела, истаивая на груди мертвого человека в темно-синей рясе, лежащего посреди тихого как слезы далеких ангелов дождя.