Все-таки учит нас жизнь! И чем она это делает жестче, тем лучше усваиваются ее уроки. Едва лишь было произнесено последнее слово, вызывающее Мерзлый дождь, как и без того сумеречное под витражной крышей пространство потемнело внезапно повисшим в нем ливнем. Огромные, набухшие невесть откуда взявшейся влагой капли висели в воздухе причудливыми гирляндами, весело перемигиваясь разноцветными бликами. Потом все они разом помутнели, в один миг насквозь промерзнув и превратившись в лед, а затем с нежно-хрустальным звоном взорвались, пронзив пространство тысячами острейших осколков. Мелодично звенящая смерть прошила паукообразных насквозь, превратив их в кроваво-ледяную кашу, а разлетевшиеся далеко вокруг ледяные осколки посекли плиты и колонны мелкими, но глубокими оспинами.

На миг вспыхнула под витражной крышей яркая радуга, слегка подкрашенная промороженной кровью, а затем улеглась, осыпавшись на серые плиты мостовой.

Разразившаяся здесь ледяная буря порвала и прибила к земле зеленое облако, разметав его на части, и Мей, все еще прикрытый щитом Ходы, снова зашевелился, крутя головой по сторонам и недоумевая, куда это все подевались. Видно, имел он на нападавших какие-то свои виды… Хотя, впрочем, понятно какие – головы, господа мои любезные, головы… Новые и уже почти совсем бесхозные…

– Ладно, не переживай, – Осси потрепала Мея по призрачному загривку. – Будут еще тебе черепа. Для закрытых земель здесь что-то больно людно. Сдается мне, что эта встреча была не последней.

«Так, может, они в обе стороны закрыты. Земли. То есть: ни, тебе, сюда войти – ни, тебе, отсюда выйти… Вот и сидят они тут…» – предположила Хода, сворачивая все еще распахнутый над Мейем щит.

– Ага, а от скуки они тут конечности себе поотращивали и по стенам бегать начали, – подхватила Осси.

«А что? – вскинулась Хода. – Эволюция, между прочим, – штука жестокая и непредсказуемая, она еще и не то может. Особенно если в замкнутом пространстве».

– Ну, разве что в замкнутом… – примирительно сказала Осси. Уж больно не охота ей спорить было.

До конца проулка, который закончился лестницей из белого камня, сбегающей куда-то вниз, дошли без приключений и неожиданностей. И это было хорошо, потому, как для замкнутого пространства и позабытых всеми мест плотность проблем на квадратный ард здесь и так превышала все мыслимые и немыслимые пределы.

Лестница была хоть и небольшой, но пока спустились, солнышко уже успело скрыться за далекими горами, в воздухе ощутимо попрохладнело, а небо налилось густой темной синевой. Иначе говоря, – вечерело. Причем, прямо на глазах.

Это, впрочем, ровным счетом ничего не значило и не меняло, ибо усталости никакой леди Кай так и не чувствовала, а в опускающейся на дно потерянной долины темноте ее недавно пожелтевшие глаза видели также хорошо, как при ярком утреннем солнышке. А может даже и получше. Словом, никаких неудобств наступающая ночь с собой не несла, а поэтому и остановить неуклонное продвижение вперед к намеченной цели никак не могла.

Впрочем, продвижение все равно остановилось.

Остановилось, едва только леди Кай покинула лестницу и ступила на небольшую площадь, зажатую со всех сторон темными громадинами строений непонятного назначения. Хотя, – не то, чтобы совсем уж непонятного… Учитывая местную, так сказать, специфику и направленность, можно было с уверенностью утверждать, что неизвестные постройки – суть очередные храмы, молельни и микдаши[1]. Иными словами – места, куда время от времени заглядывают боги, чтобы пообщаться со своей паствой. Внять мольбам и наставить на путь, так сказать.

Но высокие стены старых и укутанных сумерками строений были не более чем обрамлением для небольшой идеально круглой пласы[2], и служили лишь фоном для действа, которое собственно и прервало поход леди Кай, можно сказать, на полушаге. А само действо разворачивалось около маленького, и что примечательно – все еще работающего фонтана, устроенного посреди площади.

Выполнен он был безо всяких, там, затей и ненужных излишеств, что впрочем, не мешало ему сиять бело-голубым светом в сумраке уже почти полностью накрывшем небольшую площадь. Причем сияние его было не тем мертвенно-тусклым, которое разливает под собой бледная и скупая луна, а ослепительным, заливающим все окрест и рождающим к жизни густые, глубокие и почти что живые тени.

Центральная скульптура фонтана, изображающая, как совсем нетрудно догадаться, распростертую и охраняющую всех и вся длань, равно как и опоясывающий неглубокую купель бортик были выточены из чего-то абсолютно прозрачного. Будто изо льда вылеплены. От этого все сооружение казалось невесомым, совершенно нематериальным и в этом месте абсолютно неуместным. Будто вырвали его зачем-то из доброй далекой сказки, а потом, так и не решив, что, собственно, с ним делать, бросили прямо тут, нимало не заботясь о целостности и нерушимости архитектурного ансамбля. Разноцветные блики, пляшущие на холодных хрустальных гранях, только усиливали это странное впечатление.

Впрочем, никакие блуждающие огни и никакая нематериальная сказочность леди Кай тут не остановили бы и больше чем миг не задержали. И если бы дело было только в этой нежданной и так внезапно явившейся взору красе, то интесса и с шагу бы даже не сбилась. Это, уж не говоря о том, чтобы замереть на месте, как истукан, так и не опустив ногу на землю, пока рука совершенно машинально шарила по поясу в поисках жезла.

Так что дело было не в пляшущих везде и повсюду бликах, а в том, откуда они, собственно говоря, брались. В том, что их к жизни рождало.

А рождались они на острых зубьях серебряного гребня, ослепительно сияющего в ночи, которая уже уютно и совсем по-домашнему расположилась на пыльных плитах мостовой. То, что гребень – серебряный – было видно даже отсюда, с последней ступеньки лестницы, и сверкал он ярче любой звезды, расчесывая  длинные – почти до самой земли – волосы, принадлежащие одной весьма и весьма необычной особе.

Почувствовав чужое присутствие, незнакомка прервала свое занятие, хотя интессе казалось, что девушка настолько увлечена им, что и видеть-то вокруг – ничего не видит и не замечет.  Ее бледная почти до полной прозрачности рука, держащая гребень замерла, а освобожденные волосы свободно растеклись по плечам тяжелыми темными волнами. В тот же миг Осси всем своим естеством ощутила какую-то неприятную дрожь внутри, и сразу же будто гигантскими тисками сжало голову, да так, что казалось еще чуть-чуть, и она просто треснет, как перезревшая тыква, а потом от внезапно скакнувшего давления напрочь заложило уши.

Это был акустический удар. Причем неслабой, надо сказать, силы. Такой должен был раздавить и разорвать все внутренности, превращая тело в бурдюк, наполненный ливерным фаршем напополам с кровью. Впрочем, пропорция могла быть и иной… Должен был раздавить, но…

В этот самый момент розовой молнией полыхнуло кольцо некромансера на пальце интессы, разбивая тугую невидимую волну и отбрасывая ее прочь. Два удара сердца – и над пласой снова все стало покойно и мирно, и снова заскользил по густым волосам серебряный гребень, сплетая новый узор разноцветных бликов.

– Прошу прощения, Мастер. Я не ждала вас так скоро… – бледная особа низко склонила голову, не переставая, впрочем, расчесывать свою роскошную гриву. – Не признала… Приношу покорность.

«Ларонна! – Ахнула Хода. – Обалдеть легче! Вот уж не думала, что увижу когда-нибудь».

Редко когда можно было видеть Ходу удивленной, но вот сейчас, похоже, выпал как раз такой случай. Во всяком случае, засияла она ярче, чем гребень в руках незнакомки.

– Не ждала так скоро? – Осси удивил не столько сам факт нежданной встречи с плакальщицей, сколько то, что встреча эта была, оказывается, запланирована. И причем, похоже, уже давно. – А откуда…

Ларонна подняла на девушку глаза и засмеялась. Смех ее был также беззвучен, как и плач. Ни звука не прорвалось наружу – только плечи затряслись, да весело заплясал по волосам сверкающий гребень. И тут же снова заложило уши, а оскаленный кошачьими клыками перстень предупредительно полыхнул розоватой зарницей.

Смех разом оборвался – будто и не было, а неземной красоты лицо ларонны исказила гримаса жуткой боли.

– Простите, Мастер, не удержалась. Это – от радости…

Ее огромные широко распахнутые глаза смотрели на Осси с такой мольбой и отчаянием, что леди Кай даже растерялась и на миг позабыла – кто перед ней.

– Прошу вас… Простите, – бормотала ларонна, склоняя голову все ниже. – Простите, госпожа, я забылась… Не наказывайте меня, простите… – ее причитания становились все тише и все неразборчивей, а в голосе уже явно слышались всхлипы. Казалось, еще немного и она разрыдается.

Кольцо опять неодобрительно начало наливаться розовым светом, готовое вмешаться в любой момент, но этого не понадобилось.

– Хорошо, хорошо… Прощаю, –  Осси решила понапрасну ситуацию не усложнять, а решить все миром. В конце концов, сориться с ларонной не стоило. – Просто, держи себя в руках…

Хода на это достаточно, в общем-то, идиотское предложение тихо хмыкнула, но от комментариев и высказываний, пусть даже и мысленных, все же воздержалась. Наверное, это было трудно и стоило ей немалых усилий, но воздержалась.

На плакальщицу же слова леди Кай произвели совершенно иное впечатление, и она, соскользнув с хрустального бортика, бухнулась на колени и на коленях же поползла  к Осси, воздев к ней руки. Даже расчесываться перестала. При этом она что-то невнятно бормотала, а глаза ее, и без того огромные и неприятно прозрачные, сделались совершенно бездонными  и белесыми, будто внутри них жила выстуженная холодом бездна.

Впрочем, может, так оно и было…

Во всяком случае, о сумрачной природе ларонн известно было немного. А доподлинно, так и вообще, –  почти ничего.

Никто не знал толком, ни откуда они брались, – правда, сейчас у Осси зародились на этот счет некоторые смутные подозрения, – ни куда девались потом. А ведь девались куда-то… А так, получалось, что приходили они из ниоткуда и туда же возвращались, устроив все свои дела. Хотя дел обычно было не много. Чаще, так и вообще – всего одно…

 Они приходили, убивать. И почти всегда только за этим, и не было им в этом равных. Они не знали ни милости, ни пощады, а скрыться и убежать от них, было просто невозможно. Да и не понимал обычно никто, – к кому пришла ларонна и кого она станет оплакивать. Об этом всегда узнавали уже после… А некоторые не узнавали никогда.

Иногда казалось, что они ненавидят все живое, ибо казнили они всех без разбора – и взрослых, и малых, и стариков. Даже скот и птицу не щадили порой в своей неуемной злобе. А то вдруг являлись в местах людных и шумных – на ярмарке или на привозе, но выбирали при этом кого-то одного, только им одним ведомого. Остальных же не трогали и будто даже вовсе не замечали.

Были они безжалостны и неуязвимы – не боялись ни мечей, ни стрел, и порой людям казалось, что грубые их и неловкие поделки для уничтожения себе подобных проходят сквозь ларонн, как сквозь дым – не нанося им ни малейшего ни вреда, ни ущерба. То же и с магией…

Говаривали, правда, что бывали все-таки случаи, и что знал Пресвятой Апостолат нечто такое, что обращало плакальщиц в прах, осыпая их наземь пылью и превращая в тлен… Но, то ли все-таки врали, то ли – слишком дорогое это было удовольствие.  Во всяком случае, сталкиваться с лароннами никто не рвался. Потому как встать на их пути очень было, знаете ли, чревато…

Бывало, правда, и по-другому. И вот это уж точно – абсолютная и истинная правда – когда появившаяся из ниоткуда плакальщица худого никому не делала, а как раз напротив – позволяла кому-то взять гребень и расчесать ей волосы. А до этого они были все просто, ну сплошь ненормальные – с гребнями не расставались ни на миг, и за гривами своими ухаживали, как за единственным и неповторимым сокровищем. Правда, если честно, то было за чем… И ни одна девица – будь то последняя девка трактирная, или самая что ни на есть ухоженная госпожа, – им была не соперница. Красота у плакальщиц была совершенно неземной, и портили ее чуток только бесцветные водянистые глаза. Впрочем, и на это, говорят, есть свои любители.

Был у них, правда, еще один недостаток, но большей части народонаселения он оставался неведом – зубки у них были очень уж мелкими, но зато в количестве, намного превышающем общепринятую норму. Почему так и зачем – оставалось неясным, ибо никто и никогда не видел их за едой…

Так вот. Те редкие счастливцы, что были удостоены чести поухаживать за роскошными волосами плакальщицы, жили после долго, счастливо, и ничто их не брало. Ни хвори-болезни, ни война с пожаром, ни вовремя выкинутый в их сторону нож… Все им нипочем было.

Но случалось такое редко, а чаще все же приходили ларонны, чтобы убивать. За чьей-то никчемной жизнью они приходили. И не успокаивались, пока не забирали.

Убивали они своим беззвучным плачем, и, как утверждалось, спасения от него не было никакого. Впрочем, как только что выяснилось, летописи по своему обыкновению врали, и защита все-таки имелась. Очень, правда, специфическая и не всем доступная, но все же имелась… Кольцо некромансера, во всяком случае, леди Кай защитило. И очень даже неплохо, умудрившись доставить при этом самой ларонне некоторые, скажем так, – неудобства. А, попросту говоря – сделало ей больно. Так что – было тут над чем подумать…

Ларонна тем временем доползла до Осси, схватила ее за руку и припала губами к перстню, не переставая при этом причитать и всхлипывать. Кольцо на такое своевольное проявление подобострастия не отреагировало никак, в отличие от леди Кай, которой этот цирк порядком уже надоел.

– Встань. Хватит уже, – Осси нагнулась и рывком подняла ползающую у ног девчушку. – Хватит. Я не сержусь.

– Спасибо, моя госпожа, – прошелестела ларонна, широко распахнув свои огромные глаза. – Спасибо, я вся покорнейше ваша.

– Это хорошо, – одобрила Осси. – А раз – вся моя, то хватит ползать. Садись и рассказывай…

Плакальщица распахнула свои глазища еще шире, хотя только что Осси готова была поклясться, что шире – уже просто физически невозможно, и вновь принялась расчесывать волосы.

– Что рассказывать, госпожа?

– Что рассказывать?.. А, все. Все рассказывай. Откуда ты здесь? Что делаешь? Как давно? Словом – все…

«Вот это – подход, – одобрила Хода. – Молодец. И пусть обращается к тебе: «светлейшая повелительница», а то, «моя госпожа» – это как-то убого, да и, вообще…»

Осси ничего не ответила. Не ответила еще и потому, что в этот момент достаточно неожиданно выступил Мей, который до этого тихо и незаметно держался в сторонке, всем своим видом показывая, что дела ему ни до чего нет, и вообще, все это его никоим образом не касается. Стоял себе, около лестницы и стоял, а потом вдруг, мягко и неслышно ступая на своих могучих лапах, двинулся вперед, обошел застывшую в изумлении интессу и подошел вплотную к ларонне.

Но вовсе не для того подошел, чтобы отъесть ей голову и пополнить свою коллекцию таким воистину уникальным экземпляром, а для того чтобы взять и самым невинным образом потереться о ее ноги совсем как давеча делал это, выражая леди Кай свое благорасположение. Только что не мурлыкал при этом. В общем, как-то неожиданно Мейла-кун себя повел. Неадекватно.

Ларонна вздохнула, потрепала Мея по голове-черепу, а затем, взгромоздившись обратно на свое место – привычное и насиженное, провела пару раз гребнем по волосам, собираясь с мыслями.

Сначала рассказ ее был путаным и сбивчивым, а голос звучал тихо и робко, но по мере того как гребень скользил по шикарным волосам все плавнее, и речь тоже становилась все спокойнее и вскоре текла уже совсем размерено и гладко.

История была долгой, и леди Кай уже не раз успела пожалеть о своей столь опрометчивой формулировке приказа. Дважды она порывалась прервать рассказчицу, но каждый раз шипение Ходы удерживало ее от очередной демонстрации своего нетерпения. В общем, чашу пришлось испить до дна, но, поверьте, оно того стоило. К середине ночи леди Осси Кай графиня Шаретт, новообращенная вампирша, обладательница непонятной Слезы Лехорта и носительница задвоенного перстня некромансера была самым крупным специалистом по истории, быту и повадкам ларонн не только в границах окружных земель, но и, пожалуй, что во всем мире.

По всему выходило, что когда-то очень-очень давно, во времена смутные и уже незапамятные сумеречное племя плакальщиц для каких-то своих нужд заключило с некромансерами договор, по которому взялось выполнять для них  кой-какие мелкие услуги. Услуги эти заключались, как нетрудно догадаться, в умерщвлении отдельных лиц людской породы с которыми сами некромансеры связываться по тем или иным причинам не хотели, а, скорее всего, – просто не желали пятнать свою «белоснежную» репутацию. Что ларонны получили взамен, осталось для леди Кай не очень понятным, потому как эту тему ее собеседница обходила весьма искусно, уклоняясь как от вопросов прямых, то есть – заданных в лоб безо всяких, там, обиняков, так и от косвенных, достаточно тонко завуалированных.

Эти недомолвки заставили неуемную фантазию Осси Кай разыграться не на шутку, но когда, мысленно перебрав все возможные варианты некромансерской платы от вполне символической и невинной – денежной, она добралась до поедания живых младенцев и безумных оргий на городских погостах, ехидное покашливание Ходы сначала вогнало ее в краску, а затем заставило все-таки остановиться. Так что, по крайней мере, один вопрос оставался пока открытым.

Но, видимо, плата, какова бы она ни была, устраивала всех, и союз этот не только жил из года в год и из века в век, но и крепчал, становясь уже вовсе святым и нерушимым. От раза к разу являлись из своего мира ларонны, – а домом им, кстати говоря, служила Вуаль (не больше и не меньше!) – для того чтобы исполнить свою часть договора, а, иначе говоря – умертвить несчастного, которой вольно или нет, умудрился перейти жизненно важную дорожку их заказчику-некромансеру. И лишь уладив все, возвращались обратно к себе. А до тех пор – ни-ни… Топтали землю нашу грешную и ни о каком возвращении и помышлять не смели.

Вот так это, в самых общих чертах, выглядело, хотя некоторые моменты все же требовали уточнения, а заодно – чего уж греха таить – и проверки.

– Так значит, ты здесь застряла? – это были первые Оссины слова почти за полночи и после долгой-долгой паузы, которая потребовалась ей, чтобы попытаться осмыслить и переварить услышанное.

– Да, – ответ был больше похож на вздох. А может, это и был вздох, который Осси расценила как ответ на свой вопрос.

– И давно?

– Не знаю, – плакальщица, которую, к слову, звали Ришша, пожала плечами. – Тогда тут еще люди были. Это сейчас только ветер да пауки эти…

– Весело, ничего не скажешь, – Осси сидела на парапете фонтана вполоборота к ларонне, и поглаживала шершавый череп Мея, замершего рядом, словно застывшее изваяние. Замаливал, подлюка, измену, сидел – не шевелился.

Леди Кай водила ладонью по пожелтевшей от времени кости и никак не могла избавиться от мысли, которая крутилась в голове на протяжении почти всего долгого рассказа плакальщицы:  ей казалось, что Мей за последнее время как-то здорово подрос. Во всяком случае, в ее, так сказать – довампирскую бытность, он был все-таки значительно меньше.

«Надо будет у Ходы спросить, – решила Осси. – Мне это кажется, или на самом деле так?»

– Куда уж веселее, – согласилась Ришша. – Застряла – так застряла…

Она только что закончила приводить в порядок свои волосы и теперь нагнулась к воде, чтобы получше рассмотреть свое отражение. Поправив одной лишь ей заметный изъян, она переложила гребень в левую руку и снова принялась старательно их начесывать.

–  Кто ж знал, что он мне не по зубам окажется. Да и не только мне… – Ларонна вздохнула. – Мне еще повезло… От меня он просто отмахнулся. Как от мухи надоедливой…

Хода тихо хмыкнула, видимо слишком живо и красочно представив себе Ришшу с крылышками мило потирающую свои лапки, вместо того чтобы без конца заморачиваться на свою и без того почти безупречную прическу.

– А Мастера он раскатал так, что… Он даже сделать ничего не успел… – Ришша опять вздохнула. – В общем, и договор я не выполнила, и хозяина погубила… – Ларонна закусила губу, а в уголке ее глаза появилась маленькая слезинка, которую она смахнула и покосилась на Осси – заметила или нет?

Осси сделала вид, что не заметила.

– А он как Мастера убил, так надо мной еще посмеялся – посиди, мол, тут пока – поскучай. А там, глядишь, говорит, отпустят тебя… рано или поздно… И ушел, – она покачала головой. Видно тяжело ей эти воспоминания давались. – Так что вернуться к себе, покуда он жив, я не могу… И Мастера больше нет, чтоб меня отпустить… Не уберегла я его…

Ришша замолчала, видимо, всецело погрузившись в свои невеселые воспоминания. Молчала и Осси, не зная, что сказать.

«А, вот, насчет «отпустят»… Поподробнее…», – попросила Хода.

Похоже, она была единственной, кто не позволил эмоциям захлестнуть себя. Не считая Мея, конечно.

Осси озвучила подсказку, переведя мысленный вопрос Ходы на нормальный человеческий язык, и тут же глаза Ришши вспыхнули и засияли зародившейся в них надеждой.

– Я и не надеялась просить вас, госпожа! – Она снова бухнулась на колени. С чего, как говорится, начали… – Боялась и в помыслах даже думать… Но раз вы сами предлагаете…

– Предлагаю что? – Слова сорвались с языка раньше, чем Осси додумала и досообразила. Но все-таки додумала и досообразила, поэтому ответ плакальщицы ее не удивил.

– Вашу помощь, госпожа. Вашу помощь, конечно… Я уж и не знаю, как вас благодарить! – Ларонна, которую леди Кай только что рывком подняла с земли, кажется, снова вознамерилась опуститься на колени.

– О, как! – К чему угодно, казалось, готова была Осси, но не к такому! – А ты думаешь, у меня получится?

– Госпожа шутит? – Ларонна замахала руками. – У Мастера и не получится? Вы смеетесь над бедной Ришшей! Конечно, получится! Еще как, получится! Такой Мастер, как вы… Надо только кольцо забрать…

– Кольцо?

– Ну да. Ваше… – плакальщица покосилась на кольцо с клыкастым черепом. – Оно, боюсь, не подойдет. То надо… Которое меня сюда вызвало.

Осси задумалась. С одной стороны – отвлекаться, конечно, не хотелось, – свои бы проблемы решить… С другой стороны… С другой – сегодня ты поможешь – завтра тебе помогут… Мей, опять же, к ней неровно дышит, да и лишний союзник, тем более – такой, не помешает… Было о чем подумать…

Размышления прервала Хода. Склонила чашу весов, так сказать:

«Надо помочь!»

Осси молчала, ожидая продолжения и пояснений, но их не последовало. Хода была в своем репертуаре – высказалась, смутила окончательно и без того смятенный ум и замолчала, а ты как хочешь, так и выкручивайся… Впрочем, на этот раз она всего лишь озвучила, то, что и так уже готово было сорваться с языка.

– Хорошо, – Осси вздохнула, мысленно проклиная себя, свою слабость, Ходу, да и много чего еще. – Помогу. Где оно? Кольцо это…